Проект «Калевала». Книга 2. Клад Степана Разина - Михаил Шелков

Всё изменилось несколько месяцев назад. Старший брат Разина Иван командовал казачьим отрядом, сражавшимся на западных границах Руси против поляков. После пяти лет службы, когда наступило временное перемирие, а люди ждали прихода зимы, он потребовал у своего командира князя Юрия Долгорукова возвращения домой для себя и своих людей. Казаки хотели вернуться к мирной жизни и начинали роптать на затянувшейся войне. Традиционно зимовали казаки дома. Долгоруков разрешения не дал, и тогда Иван, следуя донским законам, попытался увести своих людей самостоятельно. Князь же приказал схватить Разина-старшего как дезертира и казнил его.

Для всего семейства Разиных это стало явным оскорблением со стороны царских властей. Степан, его мать, брат Фрол и двое дядей искали правды у атамана Яковлева, но тот лишь разводил руками, не в силах что-либо предпринять. Степан же видел, что атаман который раз просто закрывает глаза на беззаконие, потому что состоит в тёплых отношениях с царским двором, получая оттуда богатые подачки. Однако большинство казачьих семей и в Черкасске, и за его пределами поддерживали Разиных, видя в поступке Долгорукова прямую угрозу их строю, укладам и традициям донского казачества.

Однако это были лишь слова, вздохи, пустые негодования. Оставлять насиженные места домовитые казаки не собирались, как и открыто выступать против царской власти. Зато на Дон после неудачного похода голытьбы прибыл Василий Ус, который предложил Разину дерзкий план.

– Во-во, – начал Василий, – Ты, Фрол, слухай, что брат бает! Я опосля корнилкиных розг неделю сидать не мог!

– Не окстили бы Корнилку, сел бы задом своим на кол в Москве, – усмехнулся Разин.

– А ведь енто ты, Степан Тимофеич, вступилси за мени, окаянного? – пытливо поинтересовался Ус.

– Не за тобе, но за усё казачество!

– Вот енто верно! – подхватил Ермил, – А то, поди, атаман наш выбранный ни коих законов не чтит!

У Ермила также были причины ненавидеть верховного атамана и старейшин вокруг него. Двух зрелых дочек Ермила украли братья из соседней станицы Демид и Павел и увезли в Москву, где встали на царскую службу. Ермил требовал атамана послать царю прошение на поиск беглецов, а тот не предпринял никаких мер. Многие же опять поговаривали, что если Яковлев отошлёт подобное послание, то царский двор ему напомнит обо всех беглых холопах, что укрылись в Донских землях. Но Ермил не был простым кузнецом. Хоть род его за века ничем особо не прославился и в походах участвовал мало, из поколения в поколение в роду передавался секрет о тайнике из далёких времён, где был спрятан великий дар от предков, живших на донских землях сотни лет назад. О том, что Ермил владеет этой тайной, как-то прознал Ус. Он-то и свёл Разина с Ермилом.

– Да, брешешь небось! – первый раз сказал Разин кузнецу.

– Вот те клятва моя, Степан Тимофеич! Всё аки мени батяня покойный баял!

– И що жо тамо схоронено?

– Шолом боевой, Сварога, отца небесного нашего!

– Старовер3, значить?

– Аки и предки усе мои!

– И що тот шолом даст мени?

– Мудрость обретёшь под стать отцу нашему, Сварогу!

– Дык, я и не дурень, поди!

– Не то, Степан Тимофеич!.. Ведать неведомое отсель станешь!

– Сяк… А сам тады чагой не в шоломе? Пощо сам ране тайник не выискивал? Пощо отцы и деды твои не выискивали?

– На то завет был дан нам! Що негоже роду нашему шоломом владеть! Но аки народится в землях наших вой, душой и телом крепок, да за правду стоящий во усём, вот ему и указать, где дар схоронен!

– Сяк енто я, посчитай, за правду?

– На то молва про тобе, Степан Тимофеич, ходить! Корнилу-злодея люд простой клянет, а за тобе встанет!

– Енто аки значить встанет?

А тут свой план изложил Ус, доселе участие в разговоре не принимавший:

– Ты послухай, що баять буду, Степан Тимофеич. Неправды много в городах и весях чинитси, вот голытьба и тикает на Дон. Царь-то, он долго терпеть не станет, и конец усей вольнице положит в коей-то раз.

– Не бывать тому, спокон веков Дон вольным был.

– Що ж тады атаман беззаконье творить начал? Все устои казачьи попирает!

– Неровен час, казаки его сбросють, да правого выберут.

– А выберут ли? Вон коей год за Корнилку горлят! И добре усем жить. Старшины, поди, що бояре стали, усе в сласти да почёте!

– И що жо ты таперича мени нашептать хошь? – насторожился Разин.

– Подними казачков голутвенных, погуляй за зипунами4! Токмо сам… Без корнилкиного спросу…

– Царь на турку и перса не велел ходить… – ответил Степан, но уже стал понимать, куда клонит Ус.

– Сяк он жо Корнилке не велел… А пощо тобе царь да Корнилка? Ты казак вольный! И сам погуляешь и голытьбу потешишь! А коль вернёсси с почётом да подарками, сяк и домовитые за тебя прогорлят, аки на добро глянут! Оно мож, царь тобе вором и объявит, коли мир порушишь… Да токмо чагой тобе трухать, покудова ты на Донской земле бушь? А Корнилка тобе тронуть не посмеет. С Дона – выдачи нема!

– Лукав ты, Василий! А що ж тобе с ентого будеть?

– А я, мож, тож погулять хочу!

– Ты погулять токмо хошь, а Ермил вот про отца небесного гутарит!

– Я за правду гутарю, Степан Тимофеич, – вмешался Ермил, – За зипунами сходишь, атаманом станешь, вот и беззаконью конец положишь!

После этих слов Разин задумался. Народ в его родной станице Зимовейской уже два раза кричал за него, выбирая атаманом при походах на Крымскую орду и турок. Да и молва о том, что его в Верховные атаманы прочат, тоже долетала до куреня Разиных. Но после смерти старшего брата он оказался в безвыходном положении. Если бы он не осудил Яковлева за его бездействие, то потерял бы свой авторитет в глазах народа. Толки бы о нём могли пойти совершенно иные, мол, Степан переступил через родную кровь. Да и сам Разин, хоть и мало знал брата ввиду постоянных войн и разлук, горел жаждой справедливости и отмщения. Но, публично обличив верховного атамана, он отдалил себя от круга старейшин и теперь стал в Черкасске нежеланным гостем.

Тогда он сам стал впервые задумываться о вольном походе за зипунами. Последнее время решения о походах принимал только верховный Круг вместе с Яковлевым. Русское царство вело войны с турками и татарами на протяжении многих веков. Но когда помимо этого громыхали войны на западе, царь ценил любое, пусть даже короткое перемирие с южными соседями. Случайный набег казаков с целью грабежа мог грозить всему царству новой войной. Алексей Михайлович старался всячески задобрить старейшин, чтобы они контролировали самовольные попытки казаков отправиться к южным соседям.

Но Разин знал, что Яковлев не сможет его удержать. Слишком отчаянным стало его, Степана, положение. Конечно, он мог просто просидеть атаманом в Зимовейской ещё несколько лет. Но это могло не понравиться даже домовитым казакам. «Атаманом быть – удар держать», – сказал бы дед Петро. Разину нужно было оправдывать своё имя. Предложение Василия пришлось кстати. А что до тайника, про который рассказывал Ермил, то Разин в это не верил. Но ему было крайне важно, чтобы в народе пошли слухи о справедливом атамане, заступающимся за каждого, кто нуждается в правде. Он решил, что откликнется на просьбу обиженного кузнеца, который доверил ему главную тайну своей жизни. На случай, если тайник вдруг окажется пуст, или же его просто не существует, Разин придумал следующее: в свою походную торбу он положил самый обычный шлем с кольчужной бармицей, который взял из походного арсенала Черкасска. Шлем был довольно стар и вполне походил на древнюю реликвию. Зато так должна была родиться легенда о том, что атаман обрёл от предков волшебный шлем, а с ним неслыханную мудрость. Это бы укрепило в казаках веру в него, как в абсолютного лидера. И казаки, и русский люд оставались набожными и поддавались всяким рода суевериям. Причём люди из ватаги Василия Уса, которые хоть и виделись Разину не казаками, а жалким посмешищем, могли эту молву разнести среди прочей голытьбы.

Однако сам Ус Разина смущал. «Що ж на уме у него, чорта хитрого?» – думал он, – «Не предаст ли, собака? Кому служит, хрен поймёшь!»

Филька тем временем начал распевать новую песню, похожую на первую, но на другой лад, чуть изменив слова:

Уж ты Дон, ой, да ты наш Дон,Ой, Дон, Дон ИвановичУж ты Дон, ой, да ты наш Дон,Дон, Дон Иванович!

Фрол заткнул уши пальцами и чуть не выронил шест, лежавший на его коленях.

– Правь давай, олух! – огрызнулся на него Разин.

Про тебя, ой, да ты наш Дон,Лежить, лежить славушка,Про тебя, ой, да ты наш Дон,Лежить, лежить славушка!

– Дык, аки же можно то, брате! Уши вянут!

– Не гутарь пощо зря! Ладно поёт! А с песней любо на всяко дело идтить!